Конечно, в мой подростковый период и меня не обошел вирус, как сказал о нем Пушкин: «Пора пришла, она влюбилась…» У нас по соседству снимали комнату парни-студенты. Один из них был другом моего второго брата. Он бывал у нас, мы общались, но говорить с ним было не о чем. За свою 17-летнюю жизнь этот юноша не прочитал ни одной книжки. Но, как обычно, самый железный аргумент влюблённых девочек: «Ах, он такой красивый!»

Думаю, этому молчаливому парню было со мной интересно, потому что говорить я могла за двоих, причем шумно и весело. Мы вместе пилили дрова для нашей печки, потом у нас в огороде он сколотил беседку. Мама выставила туда старую мебель, и мы все вместе играли там в карты.

Удивительна была реакция соседей. Они меня не очень-то замечали, но как только увидели в нашем дворе молодого человека, как-то сразу оживились. Пошли всякие сплетни. Как будто людей раздражало, если со мной случится что-то хорошее. Им было гораздо легче и понятнее испытывать жалость к девочке-инвалиду, которой в жизни ничего не светит, и я не должна была даже надеяться, что имею право жить, как они.

До мамы доходили эти разговоры: «Неужели этот парень такой дурак? Что он туда ходит, разве здоровых девчонок мало?» Мама плакала, ей было обидно, а мне было все равно. Я заколотила дверь в свою душу, и её ничто не могло ранить. Но меня удивило, что как раз у этих соседей, которым было не лень переживать за меня, произошли печальные события. В одной семье разбился в аварии молодой зять и стал инвалидом. У других родился ребёнок-инвалид. И я думала: какая же всё-таки хрупкая штука – жизнь.

Но вот пришла осень, и парня призвали в армию, а мне нужно было поступать в училище, которое находилось далеко за городом. Поэтому в первый раз мама поехала туда одна. Она показала мои рисунки – и меня сразу же приняли.

Конечно, маме пришлось просить для меня место в студенческом общежитии. Я получила место, но на пятом этаже, а здание было без лифта. Мне стоило огромного труда подниматься и спускаться по ступеням, по несколько раз в день. Помню, как я шутила с девчонками: «Мне легче было бы сейчас отсюда спрыгнуть, чем снова хромать вниз!»

В комнате жили по три девочки, и студенческая жизнь мне сразу понравилась. Девчонки ко мне быстро привыкли и помогали, как могли. Я чувствовала себя, как рыба в воде, с удовольствием знакомилась и наводила контакты. Мы шумно веселились, разрисовывали стены и двери в наших комнатах, а по ночам девчонки любили слушать истории, которых я начиталась.

Наступила холодная зима, морозы доходили до 30 градусов. В нашем недостроенном общежитии везде были щели, и спать приходилось одетыми. Но мы писали весёлые письма нашим парням в армию – о том, как мы чудом не примерзаем к кроватям!

И хоть энергии и оптимизма у меня было много, но здоровья и сил явно не хватало. Каждый день штурмовать лестницы общежития, а потом в другом здании ходить из класса в класс, и тоже по лестницам, было трудно. Я уставала, ноги отказывались ходить, с трудом я отучилась первый год. Но бросать училище я не хотела, и мы договорились с директором, что, в виде исключения, следующие два года, я буду учиться заочно.

Вещи из общежития я не забрала, потому что приезжала один раз в две недели и оставалась на несколько дней, чтобы взять новые задания. Мне доставляло столько радости общаться с девчонками. Было всегда шумно, мы все такие разные… В нашей комнате Люда и я были похожи, обе оптимистичные и весёлые. Помню, как однажды она будила нас утром, опрыскивая холодной водой и напевая при этом: «Неприятность эту мы переживём!» Третья девочка, Лариса, была спокойной и рассудительной.

В соседней комнате жили девочки, с которыми мы тесно дружили, все они были из одного города. Света, так же, как и я, любила книги, и если она читала, то ни крики, ни шум ей не мешали. Надя была девушкой пышных форм, уютная и хозяйственная. Алёнка, мы звали ей Лёхой, – тихая и романтичная.

Время шло, учеба подходила к концу. Пришло время писать дипломные работы. Моя дипломная тема – декорирование посуды диколью. Диколь – это наклейка с рисунком, когда посуду не разрисовывают вручную, то просто наклеивают на нее рисунок. Это была самая лёгкая тема и учителя отдали её мне.

После защиты диплома нужно было в обязательном порядке ехать на фарфоровый завод и проходить два года практики. Но к тому времени многие девчонки вышли замуж и поэтому практику не проходили. У нас в группе были и парни, но они все ушли в армию.

Когда мы окончили училище, нам было по 18 лет, а с точки зрения русского менталитета, девушку с 18 лет (а то и раньше) нужно выдать замуж, потому что после 20-ти она уже «старая дева». Вот девчонки и выходили замуж, пока берут, а сколько из этих браков сохранилось – единицы.

Под таким давлением была и я. Мы переписывались с моим молодым человеком. Красноречием он не отличался, его постные и однообразные письма выводили меня из себя. Всегда одно и то же: «Здравствуй, Катерина! Как твои дела? Я жив-здоров, чего и тебе желаю».

Родственники давили на маму: мол, пока я молодая, надо меня выдать замуж. Познакомили меня с парнем, который был на шесть лет старше и тоже инвалид. Но из этого ничего не вышло, я ждала своего парня из армии. И хоть родственники говорили, что он меня бросит, мне было любопытно, что же будет на самом деле, когда он вернётся домой.

Когда я была ребёнком, потом подростком и сидела дома со своими книгами и другими занятиями, мало с кем общаясь, то, с одной стороны, – это нудно и скучно, но, с другой – я была защищена от любопытства и не всегда доброй реакции людей.

Когда я пошла учиться, стала чаще выходить из дома, нужно было держать себя и свои эмоции в руках. Меня просто шокировало, когда дети, показывая на меня пальцем, кричали: «Мама, смотри, как эта тётя ходит! А почему она так ходит?» Надо было просто смириться с тем, что когда я прохожу, глаза всех людей сразу обращены на меня. Было такое ощущение, будто я везде иду под прицелом пистолета, где бы ни шла, в магазинах, на улице, в автобусе…

Представь себе девушку-подростка в автобусе, она стоит, потому что ей скоро выходить, и вдруг какая-нибудь женщина кричит на весь автобус: «Да уступите же место! Разве не видите, бедная девочка-инвалид стоит!» Все головы, как по команде, поворачивают ко мне, а мне хочется сквозь землю провалиться.

В нашем городе, как и в стране в целом, инвалиды не могли свободно жить в обществе. Поэтому их появление на улице – это аттракцион, и только ленивый не будет разглядывать такого человека.

Сейчас, когда мне за сорок, я вполне спокойно к этому отношусь, и если чей-то взгляд долго на мне задерживается, я просто улыбаюсь и киваю. Правда такое случается редко, потому что я уже много лет живу в Германии, а здесь инвалиды не изгнаны из общества. Люди на улице привыкли к различным инвалидным коляскам, у меня у самой их две. Так же и для детей: увидеть инвалида – не ново. Правда, как-то раз, когда я гуляла в электрической коляске, мальчишка лет девяти догнал меня на велосипеде и сказал (по-немецки): «Привет! А почему ты сидишь в коляске?» Я наклонилась к нему и тихо ответила: «А знаешь что? Это мой секрет!» Мальчишка заулыбался и говорит: «Правильно! Секреты надо хранить!» Это было очень мило.

Но вернёмся в город моей юности, где я взрослела, где формировался мой характер. Тогда (думаю, и сегодня тоже) не было инвалидных колясок, нормального протезирования, ортопедической обуви, удобных костылей. А общественный транспорт, магазины, больницы, кинотеатры – это вообще неприступные крепости для инвалидов. Вход в магазин или больницу обязательно располагался на такой высоте, чтобы к нему вели ступени, и их немало, а перил нет. Ну, хорошо, нет дела до инвалидов и стариков, но ведь и детские коляски затащить тоже невозможно. Как будто весь город состоит только из бездетных, длинноногих спортсменов. Очень печально, что городские власти при строительстве подобных объектов преследовали лишь одну цель: произвести впечатление. Как в поговорке, «понты дороже денег». А будет ли народу, для которого, в принципе, всё это строили, удобно, это никого не интересовало. Главное, чтобы выглядело шикарно.

Без костылей и инвалидной коляски далеко не уйдешь, поэтому инвалиды и пожилые люди были замурованы в своих квартирах. Мне очень хочется верить, что сегодня там что-то изменилось к лучшему. Но в том городе живёт моя подруга-инвалид, и уже много лет она не может заказать ортопедическую обувь. Годами она не выходит из квартиры, балкона нет, и единственный доступ кислорода – это форточка.

Поэтому, если по улице хромала девушка, для людей это было зрелище – вот и терпи, когда тебя разглядывают или показывают на тебя пальцем. Я видела для себя две возможности: либо спрятаться от всех и закрыться дома, либо создать в себе такой толстый панцирь, чтобы быть совершенно бесчувственной к тому, что происходит снаружи.