Между Евангелием и христианством как некой формой религии есть различие, которое часто трудно улавливается. Само христианство как организованная религия заключено в различные временны́е и догматические рамки. Христианский мир, появившийся на европейской сцене вместе с Константином, постепенно сходит с неё так же, как однажды ушел иудаизм и уступил место проповеди «Нового благовестия».

Павел однажды заявил евреям, что они имеют «образец ведения и истины» (Рим. 2:20). Закон был для них славой и главным пафосом. Все у них было: и истинное «слово Божье» (Рим. 3:2), и Божественная слава «Израильтян, которым принадлежат усыновление и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетования» (Рим. 9:4).

Однако ничто не обладало для них ценностью вне определенной религиозной формы. Закон они превратили в модель, под которую всё непременно подгонялось. Когда ап. Павел писал им: «Посему закон свят, и заповедь свята и праведна и добра» (Рим. 7:12), он и думать не хотел об отрицании закона как такового. Но пришло время, когда закон обрядов, данный однажды Богом на горе Синай, оказался камнем преткновения на пути познания самого Бога, а потому Павел написал: «А все, утверждающиеся на делах закона, находятся под клятвою» (Гал. 3:10), а гору Синай назвал Агарью, «рождающей в рабство» (Гал. 4:24).

Для многих современников ап. Павла его благовестие в ареопаге казалось совершенно непонятным, «можем ли мы знать, что это за новое учение, проповедуемое тобою? Ибо что-то странное ты влагаешь в уши наши. Посему хотим знать, что это такое?» (Деян. 17:19-20). Такой же вопрос задали Христу слушатели, присутствовавшие при Его служении: «что это за новое учение, что Он и духам нечистым повелевает со властью, и они повинуются Ему?» (Мар. 1:27). Даже у духовных лидеров Израиля, проповедь Христа в Синагоге вызвала негодование и яростное сопротивление: «Услышав это, все в синагоге исполнились ярости и, встав, выгнали Его вон из города и повели на вершину горы, чтобы свергнуть Его» (Лук .4:28,29).

Истина Божья, звучащая по-новому, разрушает какие-то старые представления о Божественном и воспринимается как выпад против всего самого священного в глазах людей.

Этот диалог, начавшийся Павлом в ареопаге и Христом в синагоге, никогда не кончался. Он возобновляется снова и снова, ведь один идол сокрушается только для того, чтобы другой занял его место. Ибо Евангельское благовестие находится в вечном конфликте с образами Бога, которые возникают в умах людей, даже в умах христиан, так как каждое поколение и каждая церковь пытается вложить в этот образ собственное понимание.

Образы нужны для понимания Бога, они как бы фокусируют для нас непознаваемое, очерчивают неисчерпаемое. Благодаря им простые люди могут размышлять о Боге, как-то себе представлять Его и молиться Ему. Но как только эти образы становятся подменой Бога и самим богом, так всё, что не влезает в эти границы образа, исключается или отрицается, — и мы имеем дело с новым видом идолослужения, который должен быть осужден.

В языческом мире христианство столкнулось, прежде всего, с рукотворными идолами. Для нас же сегодня не меньшую проблему представляют идолы, созданные как нашим сознанием, так и церковными организациями и их догматами, формирующими сознание прихожан.

Сегодня многие люди, окончившие духовные учебные заведения, равно как и не учившиеся в них, покидают церкви, становясь агностиками, потому что тот «Бог», в которого они были научены и пытались верить (но так и не смогли), оказался совсем не Богом, а лишь некоторым образом, неким представлением о Нём, которое стало идолом.

Павел был достаточно проницателен, чтобы увидеть, что за идолами афинян стоит неведомый, непознаваемый Бог, которого они смутно ощущали. И, чтобы помочь людям дойти до убеждения в Нём, Павел был готов отбросить любой образ Бога «Всевышнего», потустороннего, лишь бы достичь душ людей: «ни смерть, ни жизнь, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 8:38,39).

Проблема современного общества в том, что христианство отождествляется с «организованной религией». Конечно, и это ясно, что церковь должна быть организованной, причём эффективно, как и другие аспекты человеческой жизни. Но Новый Завет об этом говорит меньше всего, потому что церковь можно рассматривать как организацию лишь в последнюю очередь.

Многие современные благовестники и руководители церквей рассматривают церковь, прежде всего, как церковную организацию, которая удовлетворяет религиозные потребности человека. Но дело церкви состоит не столько в том, чтобы удовлетворять эти человеческие потребности, сколько благовествовать о Христе, быть свидетелями и проповедовать, молиться, петь псалмы, поощрять и развивать благочестивые чувства. Что нужно сделать, чтобы не терять взрослых прихожан и их детей в церквах? Пасторы и руководители считают, что нужно, несомненно, подчеркивать, что церковь — это ковчег, это организация, в которой нужно повысить религиозность и укрепить ее структуру.

Но церковь только тогда является Церковью, когда эта церковь — для других. И пасторы не должны жить на церковную зарплату, а существовать за счет добровольных приношений общины, а также иметь мирскую профессию, участвуя в выполнении задач общественной жизни, потому что Евангелие призывает к смирению, непоказной молитве, отказу от применения силы и постоянному служению и жертве. Все это требует от церкви не усиления ее значения как религиозной организации, но, скорее, некоторого удаления излишеств.

Церковь должна стать движением «мирян» в смысле упразднения церковного сакраментального священства и чиновников организации. Именно «миряне» (лаки от греческого лаос — народ) есть народ Божий в мире.

Принцип церкви должен быть таков: держись Христа, а в остальном будь свободен. Но церковь строит всякие подпорки в виде организации, потому что считает, что без подпорок все рухнет. Но бояться надо другого: цепляться за подпорки вместо того, чтобы держаться за Христа. Но еще опаснее настаивать на том, что подпорки помогают придти ко Христу. Эти подпорки в виде организации становятся скорее препятствием, чем поддержкой для нашего поколения.

Бог сегодня намеренно призывает нас в нашем двадцать первом веке к такой форме христианства, которая не зависит от отношения к церковной религии и ее организации, точно так же, как Павел призывал людей первого века ко Христу и к такой форме христианства, что не зависела от отношения к обрезанию. Сегодня большинство церковных организаций насилуют человека религией, набрасываясь на несчастных в минуту их слабости.

Но вера, к которой мы приглашаемся Богом, это вера в Бога как в Любовь. Это значит верить, что в чистых личных отношениях мы встречаемся с тем, что не просто должно быть, но и в действительности является глубочайшей, самой подлинной истиной. И эта истина в том, что Бог не где-то за пределами этого мира, но посреди нашего бытия, и Он — основа нашего бытия. А такая вера в Бога есть доверие, почти невероятное доверие тому, что, отдавая себя в любви, мы не будем постыжены, но «приняты»; доверие тому, что Любовь, к которой мы в конце концов возвращаемся как в свой дом, есть основа нашей жизни — «любовь Божья во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 8:39).

Понравилась статья? Поделитесь: